| 1 |  |
Зенит С-Пб. | 26 | 57 |
| 2 |  |
Локомотив М. | 26 | 49 |
| 3 |  |
Краснодар | 26 | 46 |
| 4 |  |
ЦСКА | 26 | 44 |
| 5 |  |
Спартак М. | 27 | 43 |
| 6 |  |
Арсенал | 26 | 39 |
| 7 |  |
Оренбург | 26 | 36 |
| 8 |  |
Ростов | 26 | 36 |
| 9 |  |
Ахмат | 26 | 35 |
| 10 |  |
Урал | 27 | 33 |
| 11 |  |
Рубин | 26 | 32 |
| 12 |  |
Динамо М. | 26 | 29 |
| 13 |  |
Кр. Советов | 26 | 27 |
| 14 |  |
Уфа | 26 | 25 |
| 15 |  |
Анжи | 26 | 20 |
| 16 |  |
Енисей | 26 | 16 |
Легенды Спартака
12 2010
:
Бомбардир и аналитик
Сегодня ушел из жизни Юрий Севидов… Он был известен в нашей стране любому мало-мальски увлекающемуся футболом человеку. Молодым болельщикам, как резкий, имеющий свое мнение по любому вопросу, футбольный спец, тем, кто постарше, как отличный нападающий, правда, не реализовавший свой огромный талант не по своей вине. А может быть - по своей?
Так или иначе, это большая потеря для всего нашего отечественного футбола. Его будет очень не хватать, хотя мы часто и посмеивались над его старомодными тактическими идеалами и выражениями типа «игра в пространство», «уход во фланг» или «удар по голу». Для многих Севидов «сбитый летчик», для сегодняшнего поколения спартаковских фанов футболист Севидов неизвестен – так, слышали что-то. Ну, вроде играл в начале 60-х годов, вроде как даже был чемпионом и обладателем Кубка. Что и в сборную привлекался? Да что вы говорите? А он был таким талантом, что рядом с ним можно поставить лишь единицы нападающих: Сиомнян и Стрельцов, Иванов и Численко, Блохин и Родионов. И он, действительно, имел право на свое видение жизни и футбола.
Совсем недавно умер Галимзян Хусаинов, теперь вот Юрий Александрович. Уходят наши легенды, легенды Спартака. А надо бы их помнить. Помнить для того, чтобы знать о том, что наш великий и народный клуб был всегда силен и в его рядах всегда играли великие игроки. Тут на блоге недавно писали, что нам де не нужны статьи об истории Спартака и футбола. Чего, мол, на них и комментов почти нет. А и не надо комментов, надо просто знать свою историю и гордиться ей. Здесь я помещаю интервью самого Юрия Александровича, взятое у него в 2002 году, когда ему исполнилось 60, где он, достаточно, откровенно рассказал о своей жизни К такому жанру газетного материала, как интервью, где человек всегда небезразлично говорит о себе, о своей жизни, надо относится немного критично, но тут становится понятно, что опыта и понимания жизни у Севидова-младшего хватало с избытком. Между тем жизнь, которая дала Юрию Александровичу это понимание и опыт, развивалась по крутой синусоиде.
- С чего все начиналось? -Все началось с коммуналки в районе метро «Бауманская». Московская футбольная команда «Крылья Советов» поселила в ней семьи троих своих игроков: Севидова, Мазанова и Егорова. Из этой квартиры впоследствии вышли три чемпиона – я (футбол), Вячеслав Егоров (теннис) и Виктор Мазанов (плавание). Виктор стал еще и чемпионом Европы. Думаю, это уникальный случай. Так что на спортивное будущее я был, наверное, обречен. В специализации моей огромную роль сыграла травма отца, выбившая его из строя на долгих четыре года. Самое яркое воспоминание из раннего детства – отца вносят на носилках в арку ворот нашего двора, и он, бледный, видя мой испуг, говорит: «Юра, не пугайся, все в порядке!» Это было в 1946 году. Восстанавливаясь, отец постоянно «возился» с мячом, а заодно учил меня всяким футбольным премудростям. Так что к восьми годам технически я был подготовлен гораздо лучше старших ребят нашего двора. Я их обыгрывал, они меня за это били, но на следующий день опять приходили и звали играть. Мяч-то у меня всегда был, отец заботился.
– Но ваш отец был связан с «Динамо». Как же вы оказались в «Спартаке»?
– Отец действительно более двадцати лет тренировал динамовские команды, но первое предложение от них получил, когда я уже был известным футболистом. В «Спартак» я пошел, прежде всего, потому, что их штаб-квартира располагалась рядом, на «Бауманской», в здании заброшенной церкви. Летом играли в футбол, зимой в хоккей. В первую же зиму мне сломали нос с сотрясением мозга. Я долго провалялся в больнице, но как только вышел – пришел на тренировку. «Вот настоящий спартаковский характер», – сказали тогда и как-то сразу меня зауважали, как взрослого. Это на меня здорово подействовало, и я стал спартаковцем по духу. Специальных детских турниров в то время не было, но я по-прежнему опережал в футбольном развитии своих сверстников, и меня с 13 лет ставили в команду восемнадцатилетних. Отличная школа.
Года через три по футбольным кругам Москвы пошли слухи, мол, растет в школе «Спартака» чудо-парень, который забивает по три-четыре гола во всех играх. Вокруг меня начали «крутиться» представители всех московских клубов, а торпедовцы предложили подписать контракт. Но после дела Стрельцова за «Торпедо» закрепилась репутация «пьяной команды». Отцу это не нравилось, и он увез меня в Молдавию, поскольку его в это время пригласили тренировать кишиневский «Нистру». В футболке этой команды я и вышел впервые на поле в чемпионате группы «А» (нынешняя высшая лига. – С.Г.) в 1959 году. А на следующий год получил предложение от «Спартака» по всей форме и занял место Никиты Симоняна в центре атаки. Вместе с олимпийскими чемпионами Сальниковым, Исаевым, Ильиным, с Игорем Нетто в качестве разыгрывающего...
– Ну и как это было?
– Как в сказке. Я с малых лет ходил на все матчи «Спартака». Когда отец проведет, когда денег дадут на билет, когда через забор. Я обожал эту команду. Именно команду, а не кого-то конкретно. И вот я на поле вместе с ними и не теряюсь, одиннадцать мячей забил уже в первом сезоне. Думаю, приблизительно такие же чувства испытывал когда-то Дмитрий Сычев. Вообще по возрастным отрезкам наши с ним судьбы очень похожи. Не дай ему Бог, конечно, повторить мою. Сейчас никто не имеет понятия о той славе, которая тогда сваливалась на нового игрока первого состава «Спартака». Переполненные сверх всяких норм стадионы, десять тысяч болельщиков, ожидающих автобус с футболистами, тысячи дежурили у подъезда и встречали машину.
– Но Сычев уже сыграл в сборной на чемпионате мира. Ваши же отношения с первой командой страны как-то не сложились.
– Это неверно в принципе. Вы судите с нынешних позиций. Тогда замен в футболе не было, по каждому амплуа в сборной только одно место. И играл либо самый фартовый, либо тот, кому тренер доверял на сто процентов. Самым фартовым на позиции центрфорварда в то время был Виктор Понедельник, автор «золотого» гола первого Кубка Европы. Уникальный футболист. Он мог по месяцу не забивать в своем ростовском СКА, но как только надевал футболку сборной – словно другой человек. В 1964 году я уже стоял в заявке первой сборной на игру чемпионата Европы со Швецией, но в тренировочный лагерь приехал глава Спорткомитета Машин и настоял, чтобы поставили Виктора. И он забил два мяча, мы выиграли 3:1. Меня же, как фартового, несмотря на травму, выставили на третий матч олимпийского турнира с ГДР (первые два завершились вничью) и ошиблись: в первом же стыке с вратарем я получил еще одно повреждение и практически выбыл из игры. При этом за нашими спинами стояли такие форварды, как Мамыкин, Калоев, Копаев, уже на подходе к сборной были Банишевский и Малофеев.
Так что конкуренция сумасшедшая. Константин Иванович Бесков постоянно говорил мне: не спеши, твое время придет, все идет нормально. И я сам верил в это. К тому же на себе испытал, как сказываются на растущем организме перегрузки. Из-за этого пропустил почти весь сезон 1961 года – открылась двусторонняя грыжа. Поэтому и не очень стремился играть одновременно в чемпионате страны, Кубке, первой и олимпийской сборных. Это вообще хроническая болезнь нашего футбола. За счет одних и тех же футболистов пытаются усилить все команды, а в итоге ослабляют каждую. Вспомните Федора Черенкова, которого попросту заездили, того же Марата Измайлова в прошлом сезоне... Ни я, ни тренеры не сомневались, что мое время в сборной придет, но жизнь распорядилась иначе.
Зал футбольной славы Спартака: бомбардир Юрий Севидов
– Судьба «подбила» вас на самом взлете, как Стрельцова?
– Сезон 1965 года для «Спартака» складывался не очень удачно. Мы выиграли Кубок, но в команде начался разлад. Затянулась смена поколений, все косились друг на друга, играли «каждый за себя». Я еще в том году женился, а это, считают медики, как правило, негативно сказывается на спортивных результатах. Я, правда, продолжал забивать и к 23 годам наколотил в чемпионате 53 мяча. Такой возрастной «скорострельности» в СССР еще ни у кого не было. И повторить мой результат смог только Олег Блохин. А в то время, с подачи Константина Есенина и Мартына Мержанова, футбольная статистика была очень популярна. Поэтому за мной болельщики следили особенно пристально, ждали каждого гола, понимали: если так пойдет и дальше, я начну бить все существовавшие на тот момент бомбардирские рекорды. В этом смысле я действительно был на самом взлете.
– О вашем «деле» писали много. Как вы сейчас оцениваете то, что произошло?
– Как цепь совершенно невероятных обстоятельств. В самом конце августа около девяти вечера я ехал по Котельнической набережной в сторону «высотки». Даже сейчас в районе «горбатого» моста не очень удобная для водителей обстановка: начало пешеходного перехода закрыто мостом и не видно, есть ли там люди. Я ехал вслед за другой машиной и прекрасно видел, как на переходе прямо перед ней неожиданно появился человек. Он проскочил перед ее капотом и встал. Мне надо было повернуть налево, и я начал выруливать в левый ряд. В это время человек предпринял новый рывок и каким-то невероятным зигзагом оказался у меня на капоте. Я затормозил, он сполз с капота, а меня по инерции начало выносить на встречную. Поэтому я проскочил вперед в переулок, развернулся, где положено, и вернулся на место происшествия. Но в потоке встречных машин оказалась «скорая помощь», сразу подобрала потерпевшего и отвезла в 26-ю больницу. Он был в сознании и разговаривал с врачами. В больнице в тот момент заведующий отделением – опытный врач – отошел на час (у его жены был день рождения) и оставил вместо себя ординатора. Тот разнервничался и сразу положил потерпевшего на стол, под наркоз. А у него, как оказалось, слабое сердце и наркоз противопоказан. Сердце не выдержало.
Цепь непредсказуемых случайностей. Потерпевший оказался академиком Дмитрием Ивановичем Рябчиковым, трижды лауреатом Ленинской премии, одним из ведущих химиков мира, работающим в области разработок ракетного топлива. Он не переходил дорогу самостоятельно уже пару десятков лет, его все время возила служебная машина, и все время рядом находился кагэбэшник. В тот вечер знакомый подвез академика по реке на катере к «высотке», и он оказался в совершенно не типичной для себя ситуации... Уже в полночь по Би-би-си передали сообщение о том, что известный советский футболист сбил ученого с мировым именем. Что тут началось! Сначала «копали» в больнице, а потом все стрелки перевели на меня.
– На вашем примере власть, как и в деле Стрельцова, старалась показать народу, что у нас все равны перед законом? Вы попали под каток системы?
– Нет. Что мое, то мое. Несмотря на то что экспертиза не показала у меня наличия алкоголя, я точно знал, что около часа дня мы с друзьями выпили за обедом бутылку коньяка. Трагедия произошла через восемь часов, но до сих пор я думаю, что если бы тогда не выпил, может быть, среагировал бы быстрее и ничего бы не случилось. Своей вины я не отрицаю. А вот под каток системы я, благодаря незаурядности потерпевшего, конечно, попал. Предварительное следствие продолжалось шесть месяцев. Это по ДТП! Меня дважды возили на Лубянку, показывали фотографии каких-то шпионов и спрашивали, кого из них я знаю. Правда, сами следователи прекрасно понимали, что такое покушение нельзя заранее смоделировать, и всячески меня успокаивали. Газеты сходили с ума. «Неуправляемый пижон за рулем», «Вот до чего доводит звездная болезнь»... В то же время один из самых уважаемых московских судей отказался слушать мое дело, заявив, что оно «шито белыми нитками». Конечно, нашелся другой. Во время суда на Усачевке, который длился четыре дня (!), собиралось до пяти тысяч болельщиков. Они стояли с плакатами «Позор государству». Согласитесь, в то время выйти на улицу с таким плакатом – это акт, требующий гражданского мужества. Отец мне рассказывал, что во время процесса в суд позвонила некая «дама из ЦК» и спросила: «Что вы там с этим Севидовым возитесь? Дайте ему «вышку». Ей объяснили, что максимум по данной статье – десять лет. «Тогда дайте максимум». Честно говоря, мой адвокат задолго до суда предупредил меня, что дадут по максимуму. Я спросил: «За что же мы тогда боремся?» Он ответил: «Есть множество зацепок, которые позволят подать апелляцию и бороться дальше». Десять лет дали. В то же самое время в каком-то селе водитель грузовика ради шутки решил попугать земляков, стоящих на автобусной остановке, и неожиданно крутанул руль в их сторону. Вывернуть назад не успел. В итоге – четыре трупа и масса пострадавших. Ему дали семь лет.
– Получается, вчера вы были народным любимцем, а сегодня – нары, баланда, решетки... Как удалось это перенести?
– Как ни странно, спасла система. Все, кто со мной тогда общался, – следователи, охрана, заключенные, мои родные – твердили: не переживай и не теряй формы, скоро выйдешь и опять будешь играть. Видимо, дело Стрельцова, Татушина и Огонькова и его последствия все-таки не прошли даром. Поэтому я с первого дня был уверен, что все это скоро кончится. – Помните свою первую встречу с криминальной средой? – Честно говоря, смутно. На предварительном следствии я сидел один в трехместной камере. Несколько раз ко мне подсаживали разных людей, но все это были «наседки», которые «по-свойски» задавали те же вопросы, что и в КГБ: с кем встречался, кого знаю, как готовился и так далее. С реальными же уголовниками я столкнулся только по оглашении приговора. Вернее, они со мной столкнулись. Дело в том, что на суд меня конвоировали ребята из спортроты внутренних войск. Естественно, они меня хорошо знали и решили помочь. Поэтому когда я на ватных ногах вышел после оглашения приговора (хоть меня и готовили, но, согласитесь, десять лет – это десять лет), то в «гардеробной» обнаружил под шапкой огромную жестяную кружку с водкой, а в карманах ватника – кучу всякой московской снеди: колбасу и всякое такое. Я тогда выпил кружку залпом, как воду, но к камере подошел уже никакой. Даже вещи за мной тащили охранники (наверное, это тоже беспрецедентный случай в криминальной истории России). Помню, один из сопровождающих крикнул в камеру: «Кого хотите?» «Магомаева», – был дружный ответ (тогда ходил слух, что за что-то посадили Муслима Магомаева). «Нету», – ответил проводник. «Севидова», – выдохнула камера. «Пожалуйста», – ответил охранник и толкнул меня в камеру. Меня приняли как родного. Тут же уложили на почетное место и дали выспаться. В той камере сидели в основном «бытовики», настоящих «блатных» не было.
Матч за колючей проволокой. Гродно. 1968 год
С ними я столкнулся уже на зоне, на самом что ни на есть лесоповале, в легендарном Вятлаге. Паханом там был некий Заур Габуния, авторитет, сидевший уже двенадцать лет, так что он не мог видеть меня на поле. Но он был страстным болельщиком и слушал радио. Он сразу взял меня под опеку и даже устроил встречу: в «красном уголке» накрыли стол – шесть или семь бутылок водки, сало, колбаса, словом, все зонные «деликатесы». Я только позже смог оценить это отношение по-настоящему – главным алкогольным напитком в зоне был одеколон. Кроме того, меня максимально старались оградить от тяжелой работы, мы организовали футбольную команду... А в остальном все как в обычном трудовом коллективе: конкуренция, подначки, подставки. Немного острее, но я не в претензии. И все были уверены, что ожидаемая колоссальная амнистия 1967 года (50-летие Октября) освободит меня вчистую.
Но мне скостили только половину срока. Однако отец добился перевода в Бобруйск, а затем в Белоруссию, в Гродно. Там я уже занимался только футболом, играл, тренировал. В 1970 году несколько келейно провели пересуд и освободили вчистую. Я снова появился в Москве, в «Спартаке», сумасшедший, изголодавшийся по настоящему футболу. Пришел на тренировочное поле, взял мяч и начал «крутить» тогдашних спартаковцев первого состава, чемпионов страны. Смотрю: ко мне бегут и Симонян, и Николай Петрович Старостин. «Юра, ты с нами?» – «Конечно, с вами». Замечательно. Дальше – тишина. Только потом я узнал, что кто-то на самом верху сказал между делом: «Зачем вам связываться с этим Севидовым?» И меня негласно списали. В это время отца пригласили главным тренером в «Кайрат». Он мне сказал: «Я тебе помогал, как мог, пока ты сидел, помоги и ты мне». Разве я мог отказать? За год мы вместе вытащили «Кайрат» в высшую лигу. Я забил двадцать один гол, а если бы не провалялся с подозрением на холеру половину лета, наверное, забил бы мячей тридцать.
– После шести лет перерыва вы снова начали играть в высшей лиге отечественного футбола. Говорят, современный футбол прогрессирует так быстро, что после такого перерыва просто невозможно полноценно вписаться в игру.
– Это миф, создаваемый телевидением. Не сомневаюсь, что любой мастер, игравший в шестидесятых или семидесятых годах, нашел бы свое место в современном футболе. Играть очень быстро несложно. Например, вратарь бьет с ноги на другую половину поля, и пятнадцать игроков бегут к предполагаемому месту приземления мяча. Но там защитник немедленно отбивает мяч назад, и те же пятнадцать исполнителей бегут обратно. Быстрая игра? Очень быстрая. Вам хочется смотреть за такой игрой? Нет. Футбол – это прежде всего мастерство исполнителей, а настоящему исполнителю надо «положить» мяч на землю и посмотреть, куда его перевести. Посмотрите на игру бразильцев на последнем чемпионате мира. Они что, бегали как сумасшедшие? В силу тех же причин у меня не было особых проблем с вхождением в Большую Игру. Более того, как только мы с отцом вывели «Кайрат» в высшую лигу в 1971 году, меня начали сватать в лучшие команды, прежде всего, в тот же «Спартак». Но ведь я с этими ребятами сделал большое дело, что ж теперь, их бросить? А к концу лучшего для «Кайрата» сезона 1971 года я понял, что чисто физически уже не могу обеспечить той игры, которой от меня ждут, и честно ушел в тренеры. Сказалось, прежде всего, то бревно, которое совершенно неумышленно уронили мне на плечо в Вятлаге.
– Чего на тренерском поприще вы добились?
– Я шел по привычной для советского футбола схеме: сначала ребята из ФШМ, которым в тот момент я мог что-то показать на своем примере, затем высшая школа тренеров (кстати, два года сидел за одной партой с товарищем по несчастью, Эдуардом Стрельцовым), потом команда первой лиги, молодежные сборные, затем, вместе с отцом, команда высшей лиги «Нефтчи». Все как у всех. У меня начинали многие известные игроки: Игорь Колыванов, Сергей Родионов... А затем, с одной стороны, начала разваливаться система советского футбола, а с другой – дали о себе знать все мои травмы: и игровые, и детские, и лагерные. Я практически не мог ходить, не то что выстаивать по полтора часа у бровки. Требовались операции. Определили цену – 50 тысяч долларов США на каждое колено. Я обратился в «Спартак», но там только пожали плечами: откуда такие деньги! Я не смог играть в матчах ветеранов и практически ушел от футбола. Это было страшнее, чем отсидка в лагере. Там меня поддерживали все: Юра, ты будешь играть. А тут понял, что никому не нужен, да еще в инвалидной коляске. И почти умер. Потом вспомнил кто-то обо мне, пригласили на телевидение. А я взял и выдал все, что думаю о современном футболе, ведь я никому ничем не обязан. Раз выступил, второй. И снова, как в конце пятидесятых, пошел слух: есть, мол, такой независимый эксперт, режет правду-матку, невзирая на лица.
А тогда разные передачи начали появляться, «Век футбола», «Мир футбола», «НТВ+» заработало. Деньги платили нерегулярно или вообще не платили, но я почувствовал, что нужен. И сейчас моя репутация независимого эксперта – наверное, самое ценное, что у меня есть. Я не пытаюсь быть оригинальным ради оригинальности. Просто я не завишу ни от одного из сложившихся футбольных кланов и говорю то, что думаю. Кстати, и проблема с моими ногами была решена помимо футбольных организаций. Играл с нами за ветеранов Владимир Бениашвили, президент общества испано-российской дружбы. Заметил, что я пропал. Как-то встретил меня, еле ползающего. «Что с тобой?» Я объяснил. «Найдем, – говорит, – деньги и поможем». И нашли. В 1999 году сделали операцию на одном колене, вставили искусственный сустав, а совсем недавно – на другом. Теперь хожу.
- В чем Вы видите причину нашего сегодняшнего провала?
– Их много, но стратегическая ошибка РФС состоит в том, что с начала девяностых годов целенаправленно уничтожалась должность детского тренера, прежде всего тем, что не нашли возможности его поддержать. Раньше было так: известный игрок, мастер, заканчивал играть и сразу начинал тренировать мальчишек. Затем этот же человек заканчивал ВШТ и приходил в команду первой или второй лиги. За ним тянулись ребята, которых он тренировал как юниоров. Дальше он получал команду первой лиги, затем высшей. И его воспитанники шли за ним. По этому пути шли все отечественные тренеры. С начала девяностых сложилась такая ситуация, что игроку, только что закончившему играть на высшем уровне, стало выгоднее участвовать в различных ветеранских сборных, нежели тренировать пацанов. Как детский тренер, он получает три тысячи рублей, а как участник команды ветеранов – до двух тысяч долларов в месяц. Таким образом, детский футбол был полностью убит, и мы получили то, что имеем.
Вот такой он был – суперфорвард Спартака, а позже резкий откровенный футбольный аналитик.
Да будет земля ему пухом!
30 .
Что можно будет считать для Спартака успешным завершением сезона 2020-2021?
Yandex
Copyright 2007-2024 (www.SPARTAK-FANAT.ru) JohnnyKEA. All Rights Reserved
Powered by DataLife Engine © Design by JohnnyKEA
Powered by DataLife Engine © Design by JohnnyKEA